Дочери мертвой империи [litres] - Кэролин Тара О'Нил

Она прошла через такие испытания, столько потеряла – и все ради меня. Только чтобы мне помочь. А что я сделала для нее в ответ?

Доктор очистил ее раны, помазал мазью синяки, забинтовал пальцы и торс. В той тюрьме ей сломали ребра.

– Держи, – закончив, сказал доктор и сунул ей полупустую баночку таблеток аспирина. – От боли.

– Спасибо, – поблагодарила Евгения. – Извините, что не можем заплатить.

Он внезапно ей подмигнул:

– Это неважно. – И ушел в соседнюю комнату поговорить с женой.

– Тебе лучше? – спросила я.

– Не особо. Надо попробовать таблетки, – сказала она, засовывая пальцы в банку. – Просто глотать, не разжевывая, да?

В горле застрял комок.

– Верно, – ответила я. – Хороший человек этот доктор, да? – Она не ответила. – Ты не согласна?

– Жаль, что я просто не попросила его помочь Косте, – сказала она дрожащим голосом, будто сдерживая слезы. – Он мог и не взять денег. Мне кажется, он коммунист. Я видела его раз на собрании партии, он разговаривал с Катей Морозовой. Я тогда не знала, что это он врач.

Я притянула ее к себе. Мне хотелось быть ближе, хотелось забрать ее горе и отдать взамен что-то хорошее.

– Мне жаль, – произнесла я.

– Мне тоже.

Несколько минут мы сидели в тишине. Евгения горевала, а я приходила к решению. Подождала, пока она перестанет шмыгать носом, и сказала:

– Я хочу отдать ему самоцветы.

Она отстранилась и посмотрела на меня искоса:

– Кому?

– Доктору. Ты и твой брат были правы, Женя. Они больше не должны мне принадлежать. А Михаил Петрович сможет помочь местным жителям или отдать их Совету, если ему это покажется более разумным. Но решать теперь не мне.

Мне хотелось, чтобы родители были живы. Чтобы им тоже выпал шанс познакомиться с Евгенией и ее семьей. Я знаю: им бы они понравились. А моим поступком родные гордились бы.

Евгения хихикнула.

– Что-то смешное? – строго поинтересовалась я.

Она снова хихикнула, потом рассмеялась в голос и тут же схватилась за бок от боли, а после мы уже обе хохотали.

– В революционерку превращаешься, Аня?

Я фыркнула и легонько поддела ее локтем:

– Просто хочу поступить правильно. А ты приводила убедительные аргументы. Но… – я прищурилась, – я за мирную революцию.

Она покачала головой:

– Таких не бывает.

– Тогда за человечную.

Она замолчала. Кажется, слово ей понравилось.

– Тогда раздевайся, – улыбнулась она.

Евгения помогла мне развязать корсет и опустила его между нами на скамью. Камни блестящей радугой просвечивали сквозь ткань. С помощью этого корсета моя семья позаботилась о будущем. Он защищал меня множество раз, и теперь пришла пора этим поделиться.

– Оставь себе парочку, – шепнула Евгения.

Я удивленно посмотрела на нее:

– Я не хочу. Ведь чем больше у тебя есть, тем больше тебе хочется, да?

– Нам еще предстоит добраться до Екатеринбурга. Никогда не знаешь, кто повстречается по пути. Можно бороться за равноправие, не забывая заботиться и о себе, верно? Не нужно становиться мученицей.

Я хихикнула и, согласившись с ее доводами, бросила несколько камешков в карман.

Когда вернулись Михаил Петрович с женой, я показала им корсет. Доктор замер как громом пораженный. Жена упала на лавку, прижав руку к сердцу.

– Откуда они у вас? – спросила она.

– Они принадлежали моей семье. А теперь принадлежат России, как и должно быть. Думаю, я могу вам их доверить.

– Можете отдать их Совету, – предложила Евгения, потому что не дай бог никто не вспомнит про Совет.

Я скорчила ей рожицу и показала язык. Она шутливо потянула меня за волосы. Я чувствовала себя так, словно у меня снова появилась сестра.

Глава 34

Евгения

Забрав у Анны самоцветы, Михаил с женой радостно вручили нам еще таблеток и мазей. И сверток с едой в дорогу – именно за ним они уходили в соседнюю комнату. Мы поблагодарили их и вышли на улицу проведать Буяна. Едва мы ступили за порог, как на площадь высыпали чешские солдаты. Большинство приехали на лошадях, еще несколько человек лежали в телеге. Мы с Анной поприветствовали их и направили больных к доктору. Остальные, скучковавшись, стали кричать друг на друга.

Мы не понимали, о чем они говорят, но было очевидно, что они спорили. Один все показывал пальцем на нас. Я бросила взгляд на Анну.

– Выглядит не очень, – сказала я.

Она покачала головой, недовольно поджав губы:

– Шумные, да?

Я улыбнулась подошедшему к нам Антону. Он прятался за лошадьми, но я была рада его увидеть, такого же грязного и долговязого, как я запомнила. Он похлопал меня по плечу.

– Рад тебя снова лицезреть, – сказал он. – А это, должно быть, Анна?

Я умирала от желания рассказать ему правду. Теперь, когда мы свободны, хранить секрет не было смысла.

– Анастасия на самом деле, – поправила я.

Анна сощурилась. Я вновь улыбнулась.

– А это Антон Уткин, – сказала я. – Журналист. Хороший человек. Тоже оказался в тюрьме. Красные арестовали его в Екатеринбурге.

– Все верно, – жизнерадостно подтвердил он. – Работал в «Деле народа», московской и петроградской газете. Недавно приехал в Екатеринбург, хотел написать о ситуации с царской семьей. Большевики заметили, что я везде сую свой нос, хотя, согласен, его тяжело не заметить. – Он похлопал по своему носу, словно тот был любимым питомцем. – Если есть что рассказать, я готов слушать.

– О, ей есть что рассказать. Да, Аня?

Она искала журналиста, который мог бы написать о ее судьбе. И вот один упал нам прямо в руки.

Ее глаза загорелись, она глубоко вдохнула и повернулась к Антону.

– Если Евгения вам доверяет, то и я тоже. Мое настоящее имя – Анастасия Николаевна Романова, – сказала она. – Советское правительство объявило о казни моего отца, Николая Александровича Романова, но на самом деле они убили всю мою семью. Мне единственной удалось спастись.

Она вытащила из кармана сложенную открытку и передала ее Антону. Я так злилась из-за этой открытки. А теперь мне казалось, что я всегда знала. Анна оставалась Анной, и я любила ее, чьей бы дочерью она ни была.

Антон посерьезнел. Он смотрел то на фотографию царской семьи, то на Анну. Он узнал ее? На картинке она была худее и счастливее, с длинными волосами. Но даже дураку было понятно: это была она.

– У меня есть еще доказательства, – сказала она, – но для этого нужно поговорить с доктором.

– Я в вашем распоряжении, – сказал он.

К нам подошел Карол. Он смотрел в землю, словно не хотел видеть наши лица. Чехи прекратили спор и теперь поили